Диссертационное исследование В.Д. Серафимовой можно назвать давно ожидаемым трудом, подготовленным развитием постсоветского платоноведения. В условиях постмодернизма, утраты представления о ценности традиции актуальность его несомненна. Исторические рамки исследования – от Платонова до Сорокина – охватывают основные имена и открытия литературного ХХ века России. Описать, осмыслить этот обширнейший материал без серьезных наработок, основательной исследовательской традиции вряд ли было бы возможно. Литературные связи Платонова и его влияние на последующие поколения писателей описаны, почти все персоналии были названы. И, в некоторых моментах, В. Д. Серафимова резюмирует ряд начинаний критиков и историков литературы, о чём говорится во Введении. Постановка проблемы может вызвать вопросы и замечания, но думается, они имеют характер академической полемики и сводятся к различию подходов. Проблема преемственности заявлена как ключевая и поставлена в двух аспектах: историко-генетическом и историко-функциональном. Названы методологически важные работы отечественных литературоведов, разграничены понятия прецедентности и типологического единства произведений одной эпохи (2-я гл.). В условиях децентрации, доминирования в культуре центробежных тенденций, это поиски «ценностного центра» послевоенной русской литературы, осмысление литературных итогов ХХ века. 

Проблема «Платонов в эпоху модернизма и постмодернизма» весьма актуальна, но исследователи страшатся приблизиться к ней. В. Д. Серафимова, одной из первых, попыталась подве¬сти итоги развития современной литературы по отношению к классику ХХ века, её диссертация - опыт вы¬явления художественно зрелого в том, что представляется неоформившимся, когда речь заходит о современном литературном про¬цессе. Впервые рассмотрено художественное творчество ряда писателей через основные положения платоновского мировоззрения, поэтики его произведений, неповторимого платоновского стиля. Конкретизирована важная проблема: существует ли платоновская школа при доминировании новых эстетических ценностей, в том числе: как влияют эстетические потребности эпохи постмодерна на классическую литературную традицию. Верно суждение: Явление миру нового направления – и в теоретической, и в художественной практике, оцениваемого как «неклассическое, вполне оформившееся эстетическое направление» (Кякшто Н.Н.) – вызвало горячие споры и дискуссии, как с обвинениями, так и с принятием и одобрением Диссертант воссоздал картину взаимоотношений классика и неклассического художественного мира в конце ХХ в., и попытка эта увенчалась успехом.

Исходный вопрос – о платоновской школе, о влиянии его неореализма, или метафизического реализма, на развитие современной литературы. Ещё Г. Адамович в статье «Шинель» высказал мнение, что из платоновской манеры разовьётся новая литературная школа. В различных течениях, в сходстве отдельных частных явлений видна, прежде всего, трансформация творческих принципов Платонова. Такой подход был немыслим прежде, когда его мировоз¬зрение противопоставлялось соцреализму со знаком «минус». Работы платоноведов в обзоре В. Д. Серафимовой выглядят как постепенное приближение к мировидению писателя, к пониманию особенностей его метода, утверждающего новую картину мира, осознание парадоксального универсализма художественного мышления Платонова. Синтетизм и полифонизм, по-новому осмысленные, стали творческими принципами новейших течений русской литера¬туры второй половины XX века, по заключению Серафимовой, не без влияния Платонова.

Первые две главы, главным образом, итожат наработки предшественников и служат современной постановке проблемы, ибо «задача создания обобщающего монографического труда о месте и роли прозы Платонова в диахронических связях русской литературы» (Введение), вполне осознана. Загадка глубины прозы Платонова – это и есть вопрос о природе традиции: «Великие произведения литературы создаются веками», говорил Бахтин, а в эпоху написания снимаются плоды длительного и сложного созревания. Особенно плодотворны переломные эпохи, а Платонов жил именно в такую эпоху. При первом прочтении может возникнуть вопрос об уместности второй главы «Генетические и типологические связи прозы А. Платонова с русской литературой 19 – первой половины 20-го века. Мысли о мире и человеке». Ведь это огромная самостоятельная тема, и раскрывать её будут поколения литераторов в серии книг. Возможны сомнения и по поводу первой главы, посвященной мировоззрению Платонова: поле дискуссии здесь необозримо. Но на мой взгляд, включение материала этой главы логично. Ведь странно было бы рассуждать о влиянии художественного мира писателя без характеристики этого мира. А Платонов испытал влияние не только реалистов, но и авангардистов, так что эта многогранная тема не может быть исчерпана в одной диссертации. Аксиома, высказанная В. Проппом: прежде чем сопоставлять что-то новое с каким-либо явлением и говорить о генезисе, явление это следует описать – никем не оспорена. И тут обнаруживается ещё более масштабная проблема: статус Платонова-классика, его формирующее воздействие предполагает рассуждение о главных силовых линиях русской литературной классики. А это – дискуссии ценностные, т. е. незавершимые. Если работа текстологов вчерне закончена, то дискуссия «Платонов в изменяющемся мире» получила второе дыхание в постсоветское время, что обусловлено оппозицией аккультурации и глобализма, судьбой «русской ментальности». Третья глава (9 разделов-персоналий) построена хроникально последовательно, хотя здесь можно назвать и другие имена.

Открытый Платоновым человеческий тип квалифицируется и как маргинал, и как главный человек в «новом мире», даже как архетип национального сознания. Писатель создал «матрицу» иррационального мира, в котором герои-антигерои демонстрируют диалог утопий, местечковых и глобальных. Здесь видится основа сопоставлений, вместе с тем, вполне очевидно проявление «ценностного центра» постсоветского, или «платоновского», мира. Общий вывод диссертантки характеризует Платонова как трансдискурсивного автора, влияющего на разные направления. Актуаль¬ное присутствие в современной литературе «сверх- или постреализма» А. Платонова позволяет особым образом типологизировать литературный про¬цесс грани столетий. Но это положение, на мой взгляд, следовало бы укрупнить.

В этой теме нельзя обойти вопрос о тенденциях, течениях-направлениях новейшей русской прозы. Современная критика демонстрирует пестроту, размытость границ и отсутствие чёткой дифференциации течений. Более того, изучение твор¬чества писателя с точ¬ки зрения направления признаётся архаикой. Характерно утверждение С. Чупринина, что «прошло время творческих "школ", "направлений", "методов"». Эта «антиметодологическая» тенденция не способствует осмыслению современного литературного процесса, игнорирует его закономерности. Речь идёт о взаимо¬проникновении традиционализма (архаического сознания) и модернизма как структурной основы образа мира, о родовом, социальном и метафизическом слоях сознания. Метафизический реализм, как развитие «реализма в высшем смысле», т. е обнаружение тайн, творящихся в недрах человеческого сознания, постигающего высшие реальности, – эта посылка, пожалуй, потребует широкой разработки.

Диссертант сделал важный вывод: мотивы и образы, найденные Платоновым, стали «формульными», и диалог с ними дал художественные открытия во всех направлениях прозы; текст Платонова «свидетельствует об огромной роли наследия писателя в современном социокультурном пространстве». Но это неоспоримое наблюдение ещё не вполне отвечает на вопрос о судьбе платоновской школы в постсоветской русской литературе. Последние имена, выбранные для сопоставления, создают впечатление, что воздействие Платонова идёт на убыль. К такому выводу может подтолкнуть подбор имён, на мой взгляд, требующий дополнительного обоснования. Роман В. Березина, соотнесённый с одной платоновской повестью, говорит скорее об эпигонстве, чем о творческом развитии «ключевых понятий платоновской художественной методологии». Поспешным кажется вывод из сопоставления двух произведений Платонова («Котлован», «Усомнившийся Макар») и рассказа В. Шпакова «Железный Ренессанс». Вряд ли один рассказ даёт основание судить о масштабе воздействия, об освоении традиции. Неожиданным кажется и включение романа В. Сорокина в рассуждение о платоновской традиции. Внешне оно разноречит с названием работы: «Традиции А. Платонова…» Ведь для Сорокина литература, – «кладбище стилистических находок», «любое текстуальное высказывание или любое лирическое письмо изначально мертво и фальшиво» (его слова). Какие тут могут быть «смысловые параллели» с Платоновым? Мне кажется, подключение Сорокина в число писателей, испытавших влияние Платонова, требует дополнительных оговорок. И что значит «присутствие платоновского текста в романе Сорокина»? Диссертант признаёт: «Сорокин демонстрирует антиплатоновскую линию», «пытается демонтировать, переделать повесть «”Сокровенный человек”». Попытка деконструкции обнажила лишь пустоту постмодернизма, паразитирующего на классике. Если это пародия, то спрашивается: кто может пародировать гения? В. Д. Серафимова считает, что сорокинская попытка развенчания только «подтверждает звёздный статус прозы А. Платонова», и с этим нельзя не согласиться. Но здесь есть неясность, хотя в последних трёх случаях подтвердилось старое обобщение: беллетрист мыслит формулами, классик их создаёт. Постмодернизм, разрушающий «диктат утопизма» и отразивший кризисное сознание современного человека, ставит вопрос о границах влияния классики. Анализируемый материал говорит об основой, неустранимой традиции ХХ в., что бы об этом ни говорили деконструктивисты.

Таким образом, следовало, пожалуй, оговорить критерии отбора сравниваемых писателей. Ведь на тех же основаниях можно привлечь к сопоставлению В. Астафьева, А. Битова, Б. Можаева, В. Маканина, Ю. Мамлеева, А. Кима – для демонстрации расширения влияния Платонова, «довыработки» проблемы внут¬ренних бездн человека. А на месте Сорокина мог быть Вен. Ерофеев, и это дало бы не менее основательные обобщения. Вместе с тем, понятно, что набор имён и без того велик, и на современном этапе нельзя пытаться объять это необъятное. Перспективность диссертации видится в том, что затронутые в ней линии сопоставления могут стать предметом отдельных работ, не только статей, но даже и книг. Монография и статьи В. Д. Серафимовой охватывают ещё более широкий ряд имён и аспектов сопоставления.

Итак, некоторые положения диссертационной работы, вызывают полемический отклик, но это, подчеркнем, полемика научно-академическая, неизбежная при постановке столь масштабной проблемы. Речь не идёт о недочётах или ошибках, да и предмет разговора, затрагивающий чуть ли не весь спектр современных литературоведческих исканий, совсем не предполагает однозначных решений. Оценка творчества конкретных прозаиков через традицию метафизического реализма, вероятно, вызовет и продолжение, и возражение. Так или иначе, исследовательская результативность диссертации не подлежит сомнению.

Вывод: СЕРАФИМОВА ВЕРА ДМИРИЕВНА заслуживает присвоения ученой степени доктора филологических наук.

Доктор филологических наук профессор Томского государственного университета