Формы повествования и их роль в книге «Последний поклон», в дилогии «Звездный билет», «Пастух и пастушка» В.Астафьева. Поэтика произведений.
Творчество современных писателей В.Астафьев, Звездный билет, Пастух и пастушка, Последний поклон, поэтика
Виктор Петрович Астафьев(1924-2001) – один из крупнейших современных прозаиков. В своих произведениях он ставит вопросы, волнующие в равной мере и горожанина, и сельского жителя, и людей старших поколений, и молодежь, – всех, кому не безразлична участь Человека на Земле. Это вопросы связи времен и преемственности поколений, вопросы экологии и нравственности, осмысление войны и тема памяти, тема единства людей планеты. «Земля наша едина и неделима, и человек в любом месте, даже в самой темной тайге должен быть человеком»,1 – такой спрос предъявляет писатель-гуманист к человеку.
«Коренной вопрос его творчества, – как верно отметил один из исследователей современной прозы, – как в судьбе конкретного поколения отразилась ценность человеческой личности, отношения человека к человеку, миру, природе»
В.Астафьев – участник Великой Отечественной войны. В 1942 г. добровольцем ушел на фронт. С весны 1843 г. воевал на передовой, был тяжело ранен и демобилизован в 1945. В ответ на анкету журнала «Москва» в 1975 г. Астафьев пишет о том, что если бы не война, он начал бы писать раньше. Военным событиям, осмыслению того, какой ценой добивалась победа, осмыслению послевоенной судьбы фронтовиков посвящены многие произведение В. Астафьева, рассказы, повести, романы - «Звездопад» (1960), «Пастух и пастушка» (1971), «Ода русскому огороду» (1972), цикл лирических миниатюр «Затеси» (1961–1978); «Печальный детектив» (1986), «Последний поклон» (1957–1977), «Прокляты и убиты» (1992). В.П.Астафьев написал также книгу, близкую к жанру литературной автобиографии «Зрячий посох» (создана в 1978–1982, опубликована в 1988). «Весёлый солдат»(1998) — одна из последних повестей. В ней он вспоминает прошлое и подводит итог своей жизни и жизни страны. О горькой судьбе солдата-фронтовика в послевоенные годы, не способного лгать и приспосабливаться, о нравственных проблемах, связанных с этой темой, повествует пронзительный рассказ «Пролетный гусь» (2001 г.). Война пройдет через большинство произведений писателя и в прозе и в драматургии, эти произведения возвращают нас к тем годам, когда советские люди, будь они на фронте или в тылу, жили и боролись ради Победы. Через образ автора-повествователя раскрываются истоки несгибаемого характера солдата войны, выстоявшего и спасшего землю от фашистского варварства. Он беззаветно защищает родную землю, потому что глубочайшими корнями связан с ней через людей, с которыми рос, через свою деревню, через реку, где вместе с сельскими ребятишками ловил рыбу.
Лирический герой в главе-рассказе «Пир после победы» в повести «Последний поклон» в «ослепительный, яркий день» спешит в родную деревню по левой стороне Енисея. В передаче мироощущения лирического героя писатель использует разнообразные формы повествования: и внутренний монолог, и диалог, и речевую характеристику, и восприятие героя другими персонажами, и портрет в авторском описании, и символическую пластику. «Я был молодой, недавно женатый, ноги мои пружинисты, душа пружиниста, (...) внутри все ликовало», – такое состояние ликования, «благости» побуждает героя обостренней воспринимать все краски и запахи, приметы мирной сельской жизни. «Все я видел вокруг, все замечал и радовался всему вместе, ничего не отделяя и выделяя. «Мир без войны пригляден как он есть». Астафьева привлекают самые заурядные картины мирной жизни, мелочи повседневного быта, которые он поэтизирует. Вернувшись с фронта лирический герой в рассказе сразу поймет, как поредела родная деревня. Погиб на войне двоюродный брат, оставив молодую вдову с детьми. («А Ваня-то наш, Иван-то Иванович! – всхрапнул Миша. И еще об одном двоюродном брате, сложившем голову на войне, стало мне известно. Молодую вдову и трех сирот оставил брат Ваня, отныне для всех нас Иван Иванович»).
Многие солдаты, прошедшие войну на страницах книг Астафьева испытывают чувство вины перед своими однополчанами, перед теми, кто не дожил до победы; это чувство вины сродни тому чувству, которое выразил А. Твардовский в стихотворении «Я знаю, никакой моей вины» (1966): «Я знаю, никакой моей вины, / В том, что другие не пришли с войны»; сродни тому чувству, которое выразил В. Высоцкий, не воевавший сам, так как ему было всего три года, когда началась война: – «Тот же лес, тот же воздух и та же вода, только он не вернулся из боя (...) Все теперь одному. Только кажется мне, это я не вернулся из боя» («Он не вернулся из боя» – 1968)
Незалеченные раны войны, память о светлых жизнях, полегших на ее фронтах, взывают в книгах Астафьева к незамутненной жизни человека, взывают к долгу писателя рассказать об этом молодым поколениям, чтобы помнили. «Память моя, память, что ты делаешь со мной?! (...) И все не умолкает во мне война, сотрясая усталую душу. Багровый свет пробивается сквозь немую уже толщу времени, и, сплющенная, окаменелая, но не утерявшая запаха гари и крови, клубится она во мне», – так начинается повесть «Ода русскому огороду». Проблематика книг В.Астафьева многопланова. Писатель пишет о нравственных ценностях в жизни людей, об отношении к природе, к миру, к людям, об отношении к детям, об отношении к женщине. В.Астафьев открывает нам народные характеры, воплотившие в себе лучшие черты формировавшейся веками трудовой нравственности, любви к земле. В судьбах своих героев писатель прослеживает историю страны, и исследуемая историческая, социальная проблематика позволяет ему обратиться к «вековечному вопросу» в его традиционной классической постановке - о человеческой жизни как главной ценности для всех времен и народов.
Цель нашей статьи рассмотреть формы повествования и их роль в книге «Последний поклон», в дилогии «Звездный билет», «Пастух и пастушка» В.Астафьева. Жанр рассматриваемых произведений сам писатель определит повествованием в рассказах.. Жанр книги «Последний поклон» В.Астафьев обозначит повествованием в рассказах. В статье «Стержневой корень» писатель в качестве своей «самобытности» отметит работу «вслепую», «на ощупь», которая подчас открывает неожиданные «просторы». «Так, начавши писать «страницы детства» вразброс, без определенного плана и замысла, – признается писатель, – я в конце концов нащупал какую-то свою собственную форму повествования и написал, по «кускам», а затем и составил книгу «Последний поклон» из отдельных глав – рассказов, порой заступающих в границы короткой повести. К удивлению моему, книга приобрела законченную, хотя и не всегда стройную, форму. Удалось мне еще раз поэксплуатировать эту открытую не только мной форму повествования в рассказах в книге «Царь – рыба». Но форма – не окаменелость, не монолит, она подвижна, по крайней мере, должна быть подвижной, как сама жизнь». (выделено – В.С.).
Книгу В.Астафьева «Последний поклон» критики называют из-за длительности ее создания «вечной книгой». Она состоит из отдельных глав–рассказов, действие которых начинается в конце 20-х годов и заканчивается после войны. Книга во многом носит автобиографический характер. Прослеживая судьбу мальчишки – сироты Вити, – писатель выявляет истоки нравственности, несгибаемого характера русского человека, прошедшего и через «великий перелом» с его неисчислимыми бедствиями, и отстоявшего свою землю от фашизма, не уронившего достоинства и чести.
Повествование в книге ведется от лица героя-рассказчика, через описания, воспоминания, диалоги воссоздаются образы персонажей. Хранительницей народной морали, народной памяти в романе являются дед и бабушка Вити – Екатерина Петровна, прозванная «генералом». Ей до всего было дело, – вспоминает Витя, – до соседей, до села, до всех людей своего рода, до всей округи. Бабушка и дед мальчика в воспоминаниях героя-рассказчика создают образы и характеры неутомимых тружеников. «С малых лет в работе, в труде вся», – говорит Екатерина Петровна. В труде видит Екатерина Петровна радость, и мальчика приучает к радостям жизни – посадить дерево за домом, в темноте «на ощупь» распознавать травы, перебрать картошку. Через описание, воспоминания, оживления в памяти бесед, разговоров с людьми деревни, их осмысление в процессе становления, возмужания автобиографического героя-рассказчика показана и коллективизация в сибирской деревне и раскулачивание, выявлены нравственные потери, связанные с социальными переменами, и разрушением традиционного уклада жизни. Так, платоновские традиции в описании «тревоги бедных деревень», растлевающего воздействия классовой нетерпимости рассмотренные в романе А.Платонова «Чевенгур» , явно ощутимы в речи бабушки героя-рассказчика, переданные через его воспоминания: «Ганька Болтухин, Шимка Вершков, Танька наша, да и все горлопаны согнали скотину в одну кучу, думали вокруг нее плясать, да речи говорить будут, а коровы им молока за это. Не-эт, не зря говорено: хозяйство вести – не штанами трясти. Вокруг скотины не токо напляшешься, но и напашешься, и наплачешься. Корова на дворе – харч на столе, да у ей, у коровы-то, молоко на языке, ее поить-кормить надобно, да чтоб с руки, с ласковой, да чтоб обиходно, чтоб пастух не каторжанец, чтобы сена зелены, солома ворохлива... О-хо-хо! Че будет?»
Много испытаний будет у мальчика на пути к взрослению, – пройдет он и через предательство отца, занятого после лагеря Беломорканала только новой семьей, пройдет через воровство, через «закон джунглей» шпаны («На нож хаживал, кирпичом мне голову раскалывали, каменюками, дрынами и всякими другими предметами били»).
Царившая в стране система стремилась подавить в мальчике личность. Но он сумел сохранить свою душу, пройти через войну, испытать радость победы. «И в сердце моем, да и в моем ли только глубокой отметиной врубится вера: за чертой победной весны осталось всякое зло; и ждут нас встречи с людьми только добрыми, с делами только славными. Да простится мне и всем мои побратимам эта святая наивность – мы так много истребили зла, что имели право верить: на земле его больше не осталось».(выделено – В.С.).
Финальная часть романа называется «Последний поклон». Она повествует о встрече героя – солдата-победителя – с бабушкой. «Задами пробрался я к нашему дому. Мне хотелось первой встретить бабушку и оттого я не пошел улицей».
Осмысление войны, ее враждебности самой жизни переплетается у писателя с бесконечно дорогим образом матери – «Почти пятнадцать лет прошло с тех пор, я вырос, на войну сходил. Но все не верится, что мамы нет и никогда не будет». Родная земля неотделима в сознании героя и от образа бабушки – Екатерины Петровны, прозванной «генералом», перед которой он благоговеет. («Только через порог переступлю, непременно гаркну: «Здравия желаю, товарищ генерал». – Она аж присядет и с испугу уронит чего-нибудь. «О, чтоб тя, окаянного, приподняло да шлепнуло!» – скажет. Так и скажет. Я-то уж знаю свою бабушку!»)
Через описание автобиографического героя-рассказчика, непосредственный авторский голос в романе пропет гимн человеческому дому: «Буря пролетела над землей! Смешались и перепутались миллионы человеческих судеб, исчезли и появились новые государства, фашизм, грозивший роду человеческому смертью, подох, а тут как висел настенный шкафик из досок и на нем ситцевая занавеска в крапинку, так и висит; как стояли чугунки и синяя кружка на припечке, так и стоят; как торчали за настенной дощечкой вилки, ложки, ножик, так они и торчат, только вилок и ложек мало, ножик с обломанным носком, и не пахло в кути квашенкой, коровьим пойлом и вареными картошками, а так все как было, даже бабушка на привычном месте, с привычным делом в руках». Магнетизм повествования в языке описания, в его художественном совершенстве, в внимании к художественной детали, тщательном выборе лексики( настенный шкафик, ложки, ножик, вилка, квашенка, запахи и т.д.), лексики, сфокусировавшей главные, неистребимые общечеловеческие ценности, противостоящие фашизму с его угрозой смерти человеческому роду.
Молча и просветленно будет плакать герой после смерти бабушки. И будет корить себя за то, что не смог приехать к ней на похороны – «отдать ей последний поклон», – не отпустили его в вагонном депо, – и будет он чувствовать вечную вину. В передаче вечной вины героя автор использует его убедительный внутренний монолог: «Я еще не осознал тогда всю огромность потери, постигшей меня. Случись это теперь, я бы ползком добрался от Урала до Сибири, чтобы закрыть бабушке глаза, отдать ей последний поклон».
На такой щемящей ноте вины, памяти и благодарности заканчивается роман о глубокой любви к своей земле, к ее людям.
О войне, экзистенциальных проблемах бытия человека, о любви повести В.Астафьева «Звездопад» (1960–1972) и «Пастух и пастушка» (1971). Эти произведения, как и повесть В.Богомолова «Зося», «Берег» Ю.Бондарева и «Альпийская баллада» В.Быкова, входят в ряд, названный в то время «лейтенантской прозой». Все они повествуют о несовместимости войны с самой жизнью, с любовью. Повести «Звездопад» и «Пастух и пастушка» мы рассматриваем как дилогию. Верно отметят в литературоведении о В.Астафьеве, что «Звездопад» и «Пастух и пастушка» – «дети одной мысли».2 В обеих повестях сюжет построен на любви, их герои – одного возраста. Только «Звездопад» – это горестная исповедь молодого солдата, бывшего детдомоца, о своей госпитальной любви, которая оставила в нем «светлую печаль» («Но ведь тому, кто любил и был любим, счастьем есть и сама память о любви, тоска по ней и раздумья о том, что где-то есть человек, тоже о тебе думающий. И никто и никогда не повторит ни нашей молодости, ни нашего счастья»), а вторая повесть, повесть «Пастух и пастушка» – это обманчиво сентиментальная пастораль, с жестоким реализмом рассказавшая о краткой, как молния, любви лейтенанта Бориса Костяева на военной дороге среди орудийного гула, «нервно» вспыхивающих ракет, затем ранения, разлуки, убившей героя. Объединяет повести тональность произведений, светлая печаль, и чувство обреченности, тоски, и чувство вины героев перед девушками, полюбившими их. «Любовь – старая штука, но каждое сердце обновляет ее по-своему», – так повествует герой-рассказчик в повести «Звездопад», тяжело раненный на фронте связист Мишка Ерофеев о своем чувстве, о своей любви, зародившейся в годы войны в Краснодаре, на Кубани, в госпитале к медсестре, девушке Лиде. Именно эта хрупкая девушка сумеет вырвать девятнадцатилетнего парня, у которого перебиты на руке обе кости и нерв, из цепких лап смерти. «Не ко времени все это у вас», – скажет мать Лиды рассказчику – Мише, когда Лида приведет полюбившего ее юношу познакомиться с матерью. Но ведь любовь – самое светлое чувство, не спрашивает, когда ей прийти, – говорит своей повестью Астафьев. В момент разлуки с любимой девушкой Лидой, выходившей его в госпитале, перед отправкой на фронт юноша не сможет говорить: «– Я держался из последних сил. Я чувствовал, что если скажу хоть слово, то сейчас же разрыдаюсь и стану жаловаться на пересылку, скажу, что мне плохо без нее, без Лиды, и что рана у меня открывается, и что не таким бы мне хотелось бы быть перед нею, какой я сейчас. Мне хотелось бы быть тем красивым, удалым молодцом, о котором я все время рассказывал в своих сказках». В монологе влюбленного высказана самая заветная его мечта – «Если бы я в самом деле был сказочным повелителем, я бы велел всем, всем людям в моем царстве выдавать красивую одежду, особенно молодым, особенно тем, кто ее никогда не носил и впервые любит. И если не навсегда, то хоть на день остановил бы войну».
«Пастораль на фоне жестокой войны и не только на фоне, но и в самом глубинном ее течении – это, по существу, открытие Астафьева»,1 – эти слова С.П.Залыгина можно отнести к повести с буколическим названием «Пастух и пастушка». Буколическая или пасторальная (от лат. рastoralis – пастушеский) поэзия прославляла в античной Греции красоты природы и прелести мирной сельской жизни. «Жестокий реализм» (выражение Ф. Кузнецова) в повести В.Астафьева о любви «посреди войны» утверждает мысль о несовместимости войны с самой жизнью, выявляет антигуманистическую сущность войны, так как любовь, по В.Астафьеву, это пик самой жизни, торжество, ликование чувств, для нее нет войны.
Повесть «Пастух и пастушка» начинается с поиска поседевшей женщины («Она») могилы героя в наши дни. Ей предпосланы прекрасные строки Теофиля Готье о непобедимости любви:
Любовь моя в том мире давнем,
Где бездны, кущи, купола, –
Я птицей был, цветком и камнем,
И перлом – всем, чем ты была.
Как реквием по солдату звучат строки предисловия. И столько в них щемящей печали –«почему ты лежишь один посреди России» (выделено – В.С.).
Авторский вопрос и ответ на него в произведении Астафьева обращены к читателю, они доносят до нас суровую правду, какую не следует забывать никогда: «Потому, что и в море огня, крови, страдания, он, спасая человечность, сохраняя ее в самом себе, оставался человеком там, где мир зверел и катился в пропасть».
Повесть «Пастух и пастушка» состоит из четырех частей: «Бой», «Свидание», «Прощание», «Успение», связанных общими героями и общей мыслью об античеловеческой сущности войны, любви к своей земле. К каждой части предпосланы эпиграфы, углубляющие ту большую нравственно-философскую мысль, что несет повесть. К первой части предпослан эпиграф, побуждающий читателя размышлять над лермонтовскими строками: «Есть упоение в бою!» – какие красивые и устарелые слова! (Из разговора, услышанного в санпоезде, который вез с фронта раненых»). Ко второй части, с названием Свидание, в которой герой знакомится с Люсей, – – в качестве эпиграфа взяты ликующие строки Я. Смелякова – «И ты пришла, заслышав ожиданье».
Описание боя в части «Бой» с примечательной особенностю стиля В.Астафьева, с тщательным описанием микромира воинов, с вниманием к деталям фронтового быта,побуждает к осмыслению нравственных уроков войны, выявит несогласие с лермонтовскими строками «Есть упоение в бою». Жесткий реализм характерен для описания боя, вызывающий резкое неприятие естественным человеческим чувствам. Идет бой. Орудийный гул сотрясает воздух. Наши войска добивают группировку немецких войск, командование которой не приняло ультиматум о капитуляции. В такой тревожной ситуации, в тяжелейший, напряженный час мы знакомимся с взводным лейтенантом Борисом Костяевым, когда он подрывает фашистский танк.
Во второй части «Свидание» герой познакомится с Люсей, в ее хате на хуторе взвод станет на постой. Здесь в качестве эпиграфа взяты взяты ликующие строки Я. Смелякова – «И ты пришла, заслышав ожиданье».И со знакомством с Люсей Борис откроет для себя и жизнь, и смерть, и мир, и людей. Он заметит, что с глаз у хозяйки «не исчезало выражение вечной печали, какую умели увидеть и остановить на картинах древние художники, и оттого женщины, ими созданные, переживали себя, свое время, пронзая душу человеческую своей якобы загадочностью, а на самом-то деле, точно схваченным умением нести в себе страдание и как бы охранять остальных людей от него»; заметит Борис Костяев, как ест картошку, широко сидя за столом, один из алтайцев, симпатичный ему Карышев, вспомнит и речь о крестьянине-хлебопашце и о германце, топчущем чужую землю, «потому как не знает цену ей». Со встречи с Люсей Борис воспринимает жизнь обостренней, и войну видит как впервые, не может примирить смерть с жизнью. Именно после встречи с Люсей, после «бани» в деревянном корыте, когда, как ему казалось, с него сходит не грязь, а толстая шершавая кожа, Борис обостренней, как наяву, увидит своих отца и мать – учителей – дома, после уроков, как отец перекладывал печь и как печку затопляли.
Своеобразны у Астафьева приемы создания образов в произведениях здесь и речевая характеристика, и внутренний монолог, и диалоги, и восприятие героя другими персонажами. Образ лейтенанта Бориса Костяева глубже высвечивает образ старшины Мохнакова. Мохнаков – уверенный, спокойный, крепкий. На танк он идет без Борисовой истерики: «Раздобыл Мохнаков чистое белье и новый вещмешок. Белье надел, надел вещмешок за спину, затянулся в последний раз от толстой цигарки, притоптал окурок. Он подпустил машину так близко, что водитель отшатнулся, увидев в открытый люк вынырнувшего из дыма и пыли человека. (...) Они смотрели друг на друга всего мгновение, но по предсмертному ужасу, мелькнувшему в изуродованном глазу водителя, Мохнаков угадал – немец понял все, опытные тем и отличаются от неопытных, что лучше умеют угадать меру опасности, грозящей им. Танк дернулся, затормозил, визжа железом. Но его несло, неумолимо тащило вперед, и русский, загородив руками лицо, зажав глаза пальцами, что-то прошептав, упал под гусеницу. Тело старшины вместе с выгоревшим на войне сердцем разнесло по высотке...». Смерть Мохнакова прошла по сердцу лейтенанта. А несколькими страницами раньше мы читаем диалог лейтенанта со старшиной, и лейтенант грозится убить Мохнакова за то, что тот был груб с Люсей, хотел овладеть ею («к потаскушкам и приставал бы! Зачем же к честной женщине лезешь? Совсем озверел?»). Мохнаков скажет лейтенанту: «Светлый ты парень! Почитаю я тебя. (...) За то почитаю, чего сам не имею. Я весь истратился на войну. Весь! Сердце истратил... Не жаль мне никого. Меня бы палачом над немецкими преступниками, я бы их!»
Через описание, диалог В.Астафьев создает сложный образ молодого солдата войны – Мохнакова – пару лейтенанту. Старшина способен к насилию («Затмилось в башке, столько поубито, сведено народу, тут какая-то бабенка»), готов преступить человеческое, пренебречь чужой болью. «Война не только возвышала людей, она и развращала тех, кто послабей характером», – писал позднее – в 1971 г. – В. Астафьев.
В. Астафьев всем произведением, взволнованным повествованием, диалогами, столь характерными для жанра эклоги между персонажами, пастухами и пастушками излагает свои мысли, настроения о несоединимости слов любовь и война. Вслушаемся в этот диалог двух влюбленных, соединившихся душами: «– Мальчик ты мой... Кровушка твоя лилась, а меня не было рядом... Милый мой мальчик... Бедный мальчик... – Она целовала его вдруг занывшую рану. Удивительное дело: слова ее не казались глупыми и смешными, хотя какой-то частицей сознания Борис понимал, что они глупы и смешны.Захлестнутый ответной нежностью, Борис неуверенно тронул ее волосы – она когда-то успела расплести косу, – зарылся в них лицом ошеломленно:– Что это?– Я не знаю. – Люся блуждала губами по лицу Бориса, нашла его губы и уже невнятно, как бы проваливаясь куда-то, повторила: – Я не знаю...Горячее, срывающееся дыхание ее отдавалось неровными толчками в нем, и неожиданно для себя он припал к ее уху и сказал слово, которое пришло само собою из его расслабленного и отдалившегося рассудка: – Милая...»
Через диалог влюбленных , через воспоминания Бориса автор выразит доминантные идеи повести о приоритете естественных человеческих чувств, человеческой жизни на всех этапах ее становления, начиная с античных времен. Борис поделится с Люсей самыми заветными воспоминаниями детства, как он ездил с мамой в Москву и был в театре, и ему казалось, что музыка была сиреневой и под ту музыку танцевали двое – он и она, пастух и пастушка. «Я почему-то услышал сейчас ту музыку. Лужайки зеленые. Овечки белые. Пастух и пастушка в шкурах. Они любили друг друга, не стыдились любви и не боялись за нее. В доверчивости они были беззащитны. Беззащитные недоступны злу – казалось мне прежде».
Опять та же мысль о естественной жизни и о войне, разрушающей человеческое счастье, которое звучит грозным приговором фашизму, злу.
На антитезе воспоминаниям Бориса Костяева о мирной Москве, о влюбленных пастухе и пастушке даны образы погибших при фашистской бомбежке старика и старухи – «пастуха и пастушки»: «Они спешили из дому к яме, где, по всем видам, спасались уже не раз и просиживали подолгу, потому что старуха прихватила с собой мочальную сумку с едой и клубок толсто напряденной пестрой шерсти. Залп артподготовки прижал стариков за баней – тут их и убило. Они лежали, прикрывая друг друга. Старуха спрятала лицо под мышку старику. И мертвых било их осколками, посекло одежонку, выдрало серую вату из латаных телогреек, в которые оба они были одеты.Угрюмо смотрели военные на старика и старуху, наверное, живших по-всякому: и в ругани, и в житейских дрязгах, но обнявшихся преданно в смертный час. Все тот же вездесущий Хведор Хвомич успел сообщить, что старики эти приехали сюда с Поволжья в голодный год. Они пасли колхозный табун. Пастух и пастушка».
Третья часть повести называется «Прощание». Само название третьей части и эпиграф из лирики вагантов делает ясным события, которые произойдут в ней:
Горькие слезы застлали мой взор,
Хмурое утро крадется, как вор, ночи во след.
Проклято будь наступление дня!
Время уводит тебя и меня в серый рассвет.
Девушка готова последовать за любимым повсюду: «Возьми ты меня с собой, товарищ командир, – прижимаясь к ногам Бориса щекою, попросила она. – Возьми! Я буду стирать и варить. Перевязывать научусь, лечить. Я понятливая. Возьми. Воюют ведь женщины».Скомканным, взволнованным будет прощание:
«Ах ты! Ах ты! Что делать-то?» – Борис отжал смокшие волосы, бережно опустил косу на круто выгнутую спину Люси.– Я же не виноват... – сказал Борис, задержав руку выше выреза платья. Пушистое тепло скопилось под косой, словно в птичьем гнездышке, пальцы слышали боязливую кожу. «Милая ты моя!» Борис большим усилием воли заставил себя сдержаться, чтобы не припасть губами к этой нежной и теплой коже».
Четвертая часть повести «Пастух и пастушка» называется «Успение». «И жизни нет конца. И мукам краю», – бессмертные строки Петрарки определяют трагичный настрой повествования. В этой части Борис будет ранен: «Больно ему было от раны, ело глаза окисью взрывчатки, а страдания в сердце не было. Только там, в выветренном почти уже пустом нутре, поднялось что-то, толкнулось в грудь и оборвалось в устоявшуюся боль и дополнило ее свинцовой каплей.Нести свою душу Борису сделалось еще тяжелее».В этой части логичным и оправданным будет обращение в повествовании к библейскому сюжету. – «Распятый на казенной койке, лейтенант беспомощно улыбался». В Святом Благовествовании Иисуса Христа по приговору Пилата распяли на Голгофе («Сняли с Него багряницу и одели Его в одежды Его, и повели на распятие» (от Матфея, гл.27, п.31). Успение – один из праздников церкви в память легендарной кончины Богородицы.
«Души и остеомиелиты в походных условиях не лечат», – скажет лейтенанту врач, назначив ему эвакуацию. «Такое легкое ранение, а он умер», – перепоручит весть о смерти лейтенанта медсестре Арине автор повести. Последние слова лейтенанта, показывающего на грудь, – «Тут выболело». «Могильный холм скоро окропило травою, и в одно дождливое утро размокшие комки просек тюльпан, подрожал каплею на клюве и открыл розовый рот. Корни жилистых степных трав и цветов ползли в глубь земли, нащупывали мертвое тело, уверенно оплетали его, росли из него и цвели над ним», – такой предстает могила солдата.
Замыкает повесть послесловие с горьким чувством вины перед погибшими: «И послушав землю, засыпанную пухом ковыля, семенами степных трав и никотинной полыни, она виновато сказала:– А я вот живу. Ем хлеб, веселюсь по праздникам. Низко склонившуюся над землею женщину с уже отцветающими древними глазами засыпало порошей семян А он, или то, что было им когда-то, остался в безмолвной земле, опутанный корнями трав и цветов, утихших до весны.Остался один – посреди России».
В предисловии к четырехтомному собранию сочинений В.Астафьева Валентин Курбатов отметит новое осмысление войны писателями – солдатами Великой Отечественной, написавшими свои произведения в 60-е, 70-е, 80-е годы: «Астафьев, может быть, и сам не понял бы Бориса в 1943 году, как Бондарев не простил бы сверстнику влюбленности в немку. Но миновали годы, поумнело человеческое сердце, выросли у тогдашних солдат дети, ставшие сейчас сверстниками лейтенанту Костяеву и лейтенанту Никитину, и старые солдаты увидели своих детей в тогдашних обстоятельствах другими – прекраснее, чище, непримиримее к злу. В этом есть обещание, что мир уже не узнает войн».1
Итак, авторское повествование в рассмотренных произведениях Астафьева перемежается повествованием персонажей-рассказчиков, которые вспоминают о прошедшем, размышляют о происходящем на их глазах. В текст повести вкрапливаются стихи Петрарки, Смелякова, лермонтовские строки, строки из лирики вагантов, фрагменты и цитаты из библейских сюжетов. К первой части предпослан эпиграф, побуждающий читателя размышлять над лермонтовскими строками: «Есть упоение в бою!» – какие красивые и устарелые слова! (Из разговора, услышанного в санпоезде, который вез с фронта раненных») «Свидание» – в качестве эпиграфа взяты ликующие строки Я. Смелякова – «И ты пришла, заслышав ожиданье».Третья часть повести «Пастух и пастушка» называется «Прощание». Само название третьей части и эпиграф из лирики вагантов делает ясным события, которые произойдут в ней:
Горькие слезы застлали мой взор,
Хмурое утро крадется, как вор, ночи во след.
Проклято будь наступление дня!
Время уводит тебя и меня в серый рассвет.
Бессмертные строки Петрарки обращение к библейскому архетипу определяют трагичный настрой повествования в четвертой части повести «Успение». Все эти сложные дискурсивные уровни позволяют характеризовать повествование в дилогии Звездопад Пастух и пастушка как синтетическое. Привлекают внимание и емкие эпиграфы в раме произведений. Они указывают и на тему, и подчеркивают главную идею его романов.
В осмыслении эстетических, этических взглядов автора повести «Пастух и пастушка» важную роль в раме произведения, на наш взгляд, имеет послесловие, с горьким чувством вины перед погибшими. «И послушав землю, засыпанную пухом ковыля, семенами степных трав и никотинной полыни, она виновато сказала:– А я вот живу. Ем хлеб, веселюсь по праздникам. Низко склонившуюся над землею женщину с уже отцветающими древними глазами засыпало порошей семян» Христианским состраданием проникнуты авторские строки:. «А он, или то, что было им когда-то, остался в безмолвной земле, опутанный корнями трав и цветов, утихших до весны.Остался один – посреди России».
В. Астафьев, на наш взгляд, - один из самых христианских писателей, - воссоздает в повести «Последний поклон», в дилогии «Звездопад», «Пастух и пастушка» дух военной эпохи, ее быт, дает религиозно-философскую и нравственную оценку военным соытиям, осуждает всем строем повествования, забвение истинных ценностей.
Серафимова В.Д. Доцент. МПГУ. Кафедра русской литературы и журналистики ХХ-ХХI вв.
- ЛЕКЦИЯ. Ф.Абрамов СЕРАФИМОВА В.Д. МПГУ, КАФЕДРА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
- Поэтический мир А. Твардовского. Тема Великой Отечественной войны в стихотворениях и поэмах.
- Концепты «дети», «детство» как общечеловеческая проблема (А.Платонов, Ю.Казаков, Б.Екимов и др.)
- Нравственно-философская проблематика повести В.Быкова «Альпийская баллада».